Сергей Александрович Есенин

1899-1925

Русский поэт

 

Поездка в Верхнюю Троицу
(из воспоминаний американского писателя)

Прославляя крытую соломой деревню, из которой сам вышел, Есенин в то же время полностью отдался соблазнам города. Я по­знакомился с Есениным, когда он искал себе квартиру, просторную и удобную. По в перенаселенной Москве найти такую квартиру было трудно, и кто-то посоветовал поэту обратиться к Калинину. В то время Калинина в Москве не было - он уехал на несколько дней в деревню, немного отдох­нуть.

- Неважно, - со всей самоуверенностью молодости заявил Есенин, - он будет рад увидеть Пушкина сегодняшней России.— И тут же добавил:— Или любого из его друзей.

Поэт настаивал, чтобы я тоже поехал с ним. И мы отправились в деревню, в гости к Калинину.

На следующий день мы вышли из поезда в Твери. В комнате, где мы остановились на ночлег, была только одна кропать. Есенин настоял на том, чтоб я спал на кровати, а сам растянулся на полу. Утром, когда я проснулся, его не было. Вскоре, верный себе, он прикатил в великолепном экипа­же, запряженном тройкой резвых коней. То была тройка, воспетая в песнях, сказаниях и рассказах путешественников об их при­ключениях в России. В то время знаменитая русская тройка прак­тически уже исчезла из быта. Од­нако Есенин умудрился достать ее. Не без дрожи я начал свою первую (и последнюю) поездку на тройке.

Прогромыхав по булыжной мостовой, мы выехали за город. Утренний туман рассеивался. Справа и слева до самого гори­зонта расстилались поля, то крас­новато-коричневые от сжатых хлебов, то ярко-зеленые; выделя­лись местами черные квадраты вспаханной земли. В спокойном воздухе жаворонки пели песню восходящему солнцу.

К полудню мы прибыли в Верхнюю Троицу и с шиком подкатили к избе Калинина. Во дво­ре, окруженный местными жите­лями, Михаил Иванович чинил машину, лежа под ней на спине. Наше торжественное появление, может быть и произвело некоторое  впечатление на крестьян, но не на Калинина. Такое тщесла­вие было, как видно, ему не по вкусу. Он поздоровался с нами несколько небрежно и снова за­нялся машиной - новой веялкой советского производства...

Из избы вышла невысокая жен­щина в сарафане (мать М. И. Ка­линина), повязанная красным платком. Поздоровавшись и на­ми, она провела нас в избу, и мы сели за стол вместо с остальными тремя членами семьи. Со словами «чем богаты, тем и рады» хозяйка поставила на стол большую миску с горячим мясом и картофелем. По старому крестьянскому обычаю все ели из общей миски, но из уважения к нашим привычкам Калинин поставил для насотдельные тарелки. Сам же взял деревянную ложку и ел из общей миски.

Вскоре большой сияющий са­мовар весело зашумел на столе. На самоваре стоял горячий чай­ник. Наши стаканы наполнялись. С чувством явного удовлетворе­ния Калинин, смеясь, заметил:

- По крайней мере, эта рус­ская машина работает всегда без­отказно.

- Вот именно, - солидно под­хватил Есенин, - И я надеюсь и уповаю на то, чтобы мы не изоб­рели ничего большего и лучшего.

- Какая чепуха! - сказал Ка­линин, возмущаясь такой привер­женностью к прошлому, и, увлек­шись, стал было перечислять пре­имущества, которые дают маши­ны.

Но тут пришел председатель сельсовета, и они начали вспоминать, как двадцать лет тому на­зад, летом, Калинин, выйдя из тюрьмы, прятался в своей дерев­не...

Во время этого разговора по­слышались с улицы голоса, звуки гармошки и балалайки и глухие удары о землю - где-то играли в городки.

- Раньше я играл в городки довольно хорошо, - сказал Калинин, - но сейчас уже предпочи­таю по грибы ходить.

Взяв корзины, он и его друг, председатель сельсовета, отправи­лись в лес. Есенин и я пошли гу­лять по улицам. Во многих домах пировали, раздавались песни.

Советская власть боролась с пьянством, запрещая тратить зер­но на самогон. Это была трудная борьба: слишком глубоко укоре­нилась вредная привычка. И не­смотря на суровые декреты, кре­стьяне продолжали гнать самогон…

Есенин отпивал по доброму глотку из каждой протянутой ему кружки, но, к счастью, настрое­ние у него оставалось спокойное и грустное. Он начал петь. Под руку с новыми знакомыми Есе­нин отправился с песней по де­ревенской улице. За ними увяза­лись девушки в ярко вышитых платьях, парни в домотканых рубахах и старики в лаптях и поношенных тулупах.

Остановившись у свежеотесанных бревен, Есенин начал читать свои стихи. Сначала он читал громко, и красноречие его возра­стало по мере того, как неболь­шая в начале группа окружав­ших его людей вырастала в тол­пу.

А вокруг было все то же, о чем он писал в стихах, - пронизанные летним солнцем золотые стога со­ломы, пасущиеся на лугу стада, высокие журавли колодцев, мед­ленно поворачивающиеся крылья ветряных мельниц.

Крестьянам нравился напев и ритм стихов, им нравился и сам Есенин. Однако они не умели вы­сказывать свои чувства. Послы­шались жидкие хлопки, возгласы «Давай дальше!», а Калинин, ко­торый к этому времени тоже по­дошел к нам, слегка кивнул головой и коротко бросил: «Хоро­шо!».

Есенин привык к шумному восторгу городских поклонников. Ему хотелось и здесь получить доказательства своей славы, и он решил подогреть настроение слушателей.

- Скажите Михаил Иванович,  - спросил он,  - разве вы не согласны с тем, что стихи мои будут жить вечно?

- Вечно - это слишком боль­шой срок, - сухо ответил Калинин.

- Ну, допустим, тысячу лет!

- Это тоже очень большой срок, - возразил Калинин.

- Но ведь в России Сергея Есенина знают все!

- Все - это очень много наро­ду. Ну, положим, многие действи­тельно знают Есенина. Точно так же многие люди знают Калинина, тут уж ничего не поделаешь: в газетах печатают наши портреты и имена. Но не надо преувеличи­вать. Для того чтобы о нас долго помнили, нужно быть действительно великим, как Маркс и Ленин. Вот они оказывают боль­шое влияние на историю.

К этому времени пригнали скот. Подымая клубы пыли, ов­цы и коровы проходили по ули­це. Толпа стала расходиться. Од­ни ушли домой, другие окружила Калинина, рассказывая ему о своих делах и нуждах. От поэзии разговор перешел к пахоте и дру­гим насущным заботам деревни.

Вечером за кипящим самова­ром мы вернулись к прежней те­ме. Настроение у Есенина улуч­шилось, когда он увидел, что Ка­линину знакомы многие его стихи и он может читать их на па­мять. С большим чувством Есе­нин прочитал свою «Москву кабацкую»...

Поэт спросил:

- Михаил Иванович, разве это не выражает истинные чувства крестьянина?          

- Может быть, и выражает, -  ответил Калинин, - но мне кажется, что это скорее наивные ощущения поэта, чем чувства настоящего крестьянина.

- Но разве я сам не крестьянин по плоти и крови? - запротестовал Есенин. - Я-то знаю, что чувствует крестьянин. Я родился в деревне и вырос в ней.

- Я тоже, - сказал Калинин. -  И многие наши комиссары и писатели родом из деревни. Но старые интересы вытесняются новыми. В городе мы скоро отвыкаем от деревни.

- Кто угодно, но только не я! - сказал Есенин и прочитал стихи:

Русь моя, древняя Русь!

Я один твой певец и глашатай.

Звериных стихов моих грусть

Я кормил резедой и мятой.

        - Очень хорошо, - сказал Kалинин, - Но жить в этих деревянных лачугах не так уж хорошо. Тараканы, пьянство и суеверия - в этом нет никакой романтики. Мы стараемся избавиться от этого. Мы хотим создать новую деревню, новую жизнь. Сделать это сидя в кафе, идеализируя нашу отсталость, нельзя.

Очень серьезно, настойчиво Калинии пытался доказать Есенину свою точку зрения:

       - Послушай, Сергей, у тебя есть талант и вдохновение. Почемубы тебе не вернуться в деревню, не принять участив в ее борьбе, не выразить ее надежды, не стать певцом новой жизни? Все это принесло бы пользу и тебе, и твоей поэзии, и России!

Есенин на минуту опешил с  мысли, что возможна такая резкая перемена в его жизни. Поэта тронуло внимание Калинина, он молча согласился. Чем больше Есенин раздумывал над мыслью, высказанной Калининым,  тем больше загорался ею.

Утром он был полон радости от принятого нового решения. Мы тронулись в обратный путь. Покачиваясь, ехали по дороге повозке, запряженной уже одной, а не тремя лошадьми. Вдруг неожиданно Есенин вспомнил, что так ни разу и не заикнулся о главной причине своей поездки Калинину.

- Вот так Михаил Иванович  - воскликнул он. - Я приехал его просить квартиру в Москве, а что же получилось? Мне посоветовали жить в деревенской избе! -  Посмеиваясь над таким неожиданным оборотом дела, он добавил: - Но это же хороший совет. А какие заголовки будут в газетах! «Есенин становится отшельником!», «Отрекаясь от города поэт возвращается в родную деревню!»

Если бы только у него хватило воли выполнить свое решение. Манящее благополучие и яркие огни города значили для него слишком много…

 

Альберт Рис Вильямс.

 

Рис Вильямс А. Поездка в Верхнюю Троицу // По ленинскому пути. – 1980. – 2 октября. – с.4

Эвентов И. Поездка в Верхнюю Троицу // По ленинскому пути. – 1977. – 19 ноября.

Шаров Е. На Тверской земле